Это не тривиальные побочные убеждения, вроде смутного страха перед черными кошками, перебегающими вам дорогу. Они лежат в основе понимания многих африканцев самих себя и мира. Я стоял в забрызганном кровью доме в Танзании, где старую женщину только что забили до смерти за то, что она была «ведьмой», которая накладывала заклинания на своих соседей. Я стоял на полях сражений в Конго, где солдаты с абсолютной уверенностью утверждают, что их нельзя убить, потому что они применили магическое заклинание, гарантирующее, что если в них выстрелить, они ненадолго превратятся в дерево, а затем атакуют целыми и невредимыми.

Откуда берутся эти убеждения? Что получают от них столько африканцев? Можно ли их изменить? Это вопросы, которые задают в Африке все время, но мы глухи к разговору. Нетрудно понять, почему. Имперское изнасилование и грабеж Африки «оправдывалось», утверждая, что африканцы были «примитивными» и «отсталыми» людьми, погрязшими в болоте вуду, которые должны были быть «цивилизованными» в крови и христианстве. Точно так же, как есть законная и необходимая критика Израиля, но никто не хочет слышать ее из Германии, любая законная и необходимая критика проблем с верованиями коренных народов Африки никогда не будет приветствоваться со стороны европейцев или их потомков. И все же они есть, продолжаются и живы, ожидая обсуждения. Должны ли мы игнорировать это?

На первый взгляд, худший человек, который может ворваться в эту усеянную наземными минами долину табу, — это В.С. Найпол. Да, проза этого британско-тринидадского писателя заслуженно принесла ему Нобелевскую премию, но его творчество странным образом расколото. В своих произведениях он обладает великолепным, почти сверхъестественным сочувствием к униженным, пристыженным и угнетенным. Тем не менее, в своей документальной литературе он часто поразительно жесток и пренебрежительно относится к людям, которых встречает в своих путешествиях, списывая целые страны как варвары и даже тоскуя по империалистической агрессии против них. Мысль о том, что этот Найпол бросается в самую щекотливую тему Африки, заставила меня потянуться за ксанаксом.

com/_components/slate-paragraph/instances/cq-article-2c7129d12c3b146cb2d18ba825573191-component-5@published»> И все же Африканская маска не та насмешка, которую я опасался. Найпол начинает с такой предпосылки: «У меня было романтическое представление о [африканских] земных религиях. Я чувствовал, что они вернули нас к началу, к философскому большому взрыву, и я лелеял их по этой причине. … Прошлое здесь еще жило». Он не врывается с насмешкой, как он это сделал в своем письме о, скажем, Пакистане. Здесь есть что-то более извилистое и тонкое, когда он путешествует по континенту, разглядывая, казалось бы, странные практики и спрашивая, почему.

В большинстве местных африканских религий «Бог» практически недоступен для людей. Но они верят, что каждый человек окружен вихрем духов — мертвых, живых, которые могут временно покидать свои тела, природы, — которые постоянно работают. Многие из этих духов в ключевые моменты будут принимать физические воплощения, от деревьев до резных идолов и животных. Они могут защищать и исцелять, а могут бить и проклинать. Жизнь — это постоянный изнурительный процесс ухаживания за духами и отражения их. С ними можно общаться напрямую, но проще через местных прорицателей и знахарей. Африканцы, называющие себя мусульманами и христианами, часто сохраняют эти традиционные верования ненамного глубже.

Эти верования, как и все религии, могут принести как сладостное, иллюзорное утешение, так и сильный ужас. Одна типичная история, на которую натыкается Найпол, описывает и то, и другое. В уголке Уганды молодая женщина объясняет Найполу: «У моей бабушки родились близнецы, которые умерли. Их нужно было хоронить особым образом, в полых горшках, а над могилой нужно было соорудить навес, защищающий и затеняющий их. Каждый год моя бабушка ездила туда ухаживать за сараем, кормить могилу, петь и танцевать там. Когда она стала пятидесятницей, ей пришлось это прекратить, так как это не разрешено. Ей пришлось убрать сарай, и она так боялась, что близнецы придут и убьют ее и ее живых детей».

Достаточно сложно принять пустоту и окончательность смерти в таком обществе, как наше, где она редка и предсказуема и обычно наступает после долгой жизни. В местах, где смерть так случайна, так часта и косит детей чаще, чем стариков, идея о том, что мертвые живут повсюду вокруг нас — что они могут слышать нас и все еще нуждаются в нас, — удовлетворяет очевидную и болезненную потребность. Эти убеждения часто являются лучшей историей, которую люди могут рассказать, чтобы мир снова казался сносным. Это способ восстановить чувство контроля среди хаоса. В этом есть сила, которую Найпол видит повсюду: люди впадают в дрожащий, воющий транс, общаясь со своими мертвыми. Я помню, как видел ряды женщин в хижине прорицателя в Эфиопии, которые корчились, общаясь с «духами» своих потерянных детей. Это самое чистое выражение, которое я знаю, из объяснения Кристофера Хитченса для всех религий: «Мы боимся темноты».

Однако наряду с этим очевидным комфортом есть то, что Найпол — и многие африканцы — называют «темной стороной». Как только вы уступаете власть невидимой силе, доказательств существования которой нет — будь то Иисус, Аллах или мертвый ребенок, — вы уступаете власть другим людям, которые затем могут утверждать, что используют эти невидимые силы против вас. Он лицензирует шарлатанство. Прорицатели требуют денег за свои «силы», как тот, кто говорит Найполу, что есть проклятия, мешающие его дочери выйти замуж, и если он хочет снять их, ему придется заплатить. Это лицензирует фанатизм. Сообщество может объявить, что вспышка малярии вызвана колдовством деревенских старух, и убить их. Он разрешает некоторые ненормальные заблуждения. Во время войны в Конго прорицатель объявил, что можно излечиться от ВИЧ, если съесть пигмея. Я посетил деревню пигмеев, где в результате «исчезли» несколько мужчин.

Итак, те же убеждения, которые делают жизнь сносной, могут снова сделать ее невыносимой. Есть ли выход из этой ловушки? Найпол характерно пессимистичен, предполагая, что самые крайние проявления этих верований присущи Африке и так же вечны, как саванны. Я хотел бы показать ему работу танзанийской группы кампании HelpAge, которая возглавляет борьбу коренных африканцев против этих верований.

Джулиана Бернар — обычная молодая африканка, которая с детства знала, что утверждения о черной магии и колдовстве были ложными и могли быть опровергнуты. Ее мать была медсестрой и научила ее, что болезни вызывают микробы, а не злые духи. Она сказала мне: «Я подумала — если я могу это понять, то смогут и все остальные в этой стране. Они ничем не отличаются от меня». Поэтому она создала группу, которая путешествовала из деревни в деревню, предлагая людям сделку: всего на один месяц примите эти лекарства и эти прививки и оставьте «ведьм» в покое, чтобы они делали все, что хотят, без преследований. Посмотрите, что происходит. Если люди перестанут болеть, вы будете знать, что мои теории о микробах верны, и вы сможете забыть о злых духах.

Даже эта небольшая доза рациональности, предложенная одним африканцем другому, произвела революционный эффект. Конечно, суеверия не исчезли. В самом передовом с научной точки зрения обществе в мире, Соединенных Штатах, все еще есть кандидаты на высокий пост, которым приходится отрицать, что они ведьмы. Но теперь они оспаривались, и рационалистическая альтернатива обрела страстных защитников в каждом сообществе. Я наблюдал, как в деревне за деревней происходили оживленные дебаты, и прорицателям внезапно пришлось впервые оправдываться и столкнуться с обвинениями в том, что они мошенники и лжецы. Джулиана и многие другие женщины, подобные ей, предлагают африканцам другую и лучшую историю о том, как происходят трагедии и как их можно предотвратить.

Конечно, есть и более двусмысленные — или откровенно уродливые — попытки изменить эти убеждения, подражая старому империализму. Во время поездки в Танзанию я увидел одну правительственную кампанию по искоренению старых верований в действии, когда я пошел навестить прорицателя глубоко в лесу. Стремясь направить людей к настоящим врачам для надлежащего лечения — хорошая идея, но в этом районе их почти нет — в то утро появились военные и разнесли ее храм до руин. Она рыдала и причитала среди обломков. «Здесь жили мои предки, но теперь их духи выпущены в воздух! Они бездомные! Они потеряны!» воскликнула она. Каждые несколько минут появлялся еще один местный житель, ища новости о ее мертвом ребенке, или чтобы снять проклятие с ее мужа, или наложить порчу на ее соседку. Когда они обнаружили, что не могут, они тоже завыли и начали сердито танцевать на щебне, призывая духов обратно.

Найпуал признает некоторые дилеммы, возникающие при отмене этих верований, даже если они имеют так много явно вредных и жестоких аспектов. Почти все доморощенные африканские системы верований основаны или были основаны на почтении к местным экосистемам — вере в то, что леса и реки священны, — и это помогло убедить людей сохранить их живыми и неповрежденными. Но когда прибыли колонизаторы, они отбросили такие понятия как чепуху и насильственно навязали религии, которые возникли в пустыне и не имели ничего общего с африканской средой. Старые табу были искоренены, и вскоре леса начали систематически уничтожать. Это экологическая катастрофа, от которой Африка так и не оправилась, и которую многие африканцы подхватили и продолжают совершать сегодня. Вангари Маатаи, эколог из Кении, лауреат Нобелевской премии мира в 2004 году, привела личный пример, когда я брал у нее интервью, рассказав об одном конкретном дереве возле ее деревни, которое она любила: «Это дерево внушало благоговение», — сказала она мне. «Он был защищен. Это было место Бога. Но в 60-х, после того как я уехал далеко, я вернулся туда, где вырос, и обнаружил, что Бог переместился в маленькое каменное здание, называемое церковью. Дерево перестало быть священным. Он был срезан. Я оплакивал это дерево».

Это чувство горя при виде уничтоженного леса — или даже морально похожее на убийство — на самом деле более разумно, чем наше пожимание плечами. Очевидно, что лучшим аргументом в пользу защиты окружающей среды является наука, но не были ли квази-мистические табу ранней и грубой формой науки, накопленной с течением времени, когда африканцы увидели свидетельства того, что на самом деле произошло с группами, которые разоряли их среду обитания? Многое в этих традиционных системах верований сводится к жестоким предрассудкам — наиболее очевидным примером является преследование старых женщин как ведьм, — но некоторые верования функционировали как часть хрупкой африканской экологии и насильно заменяли их чужеземным набором суеверий, таких как христианство. это не имело никакого отношения к тому, как жить в Африке, было катастрофой.

Я боялся В.С. Решение Найпола покончить с этим табу — но он сделал это более разумно и вдумчиво, чем я ожидал. Он не должен быть последним. В последний раз, когда я увидел Джулиану, она сказала мне: «Когда я иду в деревню, где старую женщину изрубили на куски, должен ли я сказать: «Это африканский путь, забудьте об этом?» Я африканка. Убитая женщина была африканкой. Это не наш путь. Если вы игнорируете этот факт, вы игнорируете нас и нашу борьбу».

л ike Slate  на Facebook. Следуйте за нами на Twitter.

EWG Skin Deep® | Жидкая губная помада Aboni Cosmetics, рейтинг Sweetest Taboo